Некрасивая - Страница 13

К оглавлению

13

— Ты здесь, мой папочка, ты со мной! О, не оставляй меня тут, возьми к себе. Упроси Господа Бога, послать мне смерть, я так хочу быть с тобой и с мамой! Мне так тяжело жить на земле! — прошептала я замирающим голосом и новые слезы хлынули из моих глаз.

И вот другая рука милого призрака легла на мою голову.

— Успокойтесь, дитя мое, о чем вы плачете? — услышала я нежный, ласковый голос над своим ухом. Я живо поднялась с кресла, взглянула на говорившего и… смутилась.

Передо мной в скромной темно синей рясе, с наперсным золотым крестом на груди стоял незнакомый священник. У него было доброе, доброе лицо, и кроткие глаза, глядевшие на меня с сочувствием и лаской. Длинные с проседью волосы и такая же борода обрамляли его тонкие черты, дышащие той же кроткой лаской. Одну руку он положил мне на плечо, другой гладил мои густые длинные волосы.

— О чем вы плачете, дитя мое? Поведайте вашему будущему духовнику ваше горе, и может статься, я сумею своим участием или советом помочь вам, — произнес он тем мягким ласковым голосом, который вливался прямо в душу. Я посмотрела на незнакомого батюшку, готовая чистосердечно признаться ему во всем, но клокотавшие в груди моей рыдания мешали мне говорить. А хотелось сказать так много! Хотелось поведать этому доброму старику, как плохо отнеслись ко мне мои новые подруги, как несправедливо возненавидели меня. Но слова не шли мне на язык, и я молчала.

Батюшка пристально взглянул мне в лицо и, казалось, сам понял все в одну минуту!

— Вы сирота, деточка? — спросил он.

— Да! — смогли только проронить и дрожащим голос.

— Ни папы, ни мамы нет у вас? — еще более ласково задал мне новый вопрос священник.

— Нет! — так же односложно вырвалось из моей груди.

— Давно ли они умерли, деточка?

— Папа, когда мне всего четыре года было, а мамы я и не помню совсем. Я была двух месяцев от роду, когда она скончалась, — нашла в себе силы ответить я.

— Так-так. Сиротинка значит, — как бы про себя произнес батюшка, и наклонившись ко мне ласково поцеловал меня в голову отеческим добрым поцелуем.

— Господь с тобой, деточка, — произнес он, помедля минуту, — не кручинься так. Знаю, тяжело поступать в чуждую среду, трудно привыкать к новой жизни, к новым людям, ну да не без милости Господь. Он нам, милосердный, поможет, Он милостивый и любит сирот. А теперь, если успокоились, деточка, потихонечку, да полегонечку расскажите мне все, что знаете о нашем великопостном богослужении в страстную пятницу утром. Надо проэкзаменовать вас, сегодня. Я с этим и пришел сюда! — закончил свою речь батюшка и, отойдя от меня, сел за стол. Его доброе, ласковое отношение ко мне, ею полные глубокого выражения слова о том, что Господь любит сирот, влили новую бодрость и силы в мою измученную душу. Я ожила, повеселела. Бодро и спокойно отвечала я теперь на задаваемые мне вопросы и чем дольше длился мой ответ, тем одобрительнее кивала полуседая голова батюшки, тем ласковее сияли мне его добрые, кроткие глаза.

— Отлично, деточка, порадовали старика, — похвалил меня священник, — прекрасно подготовлены по Закону Божию, как и подобает истинной христианке. Ступайте с Богом в класс и не горюйте больше. Помните, отчаиваться грешно. Отец наш Небесный не оставляет сирот! Идите же, дитя мое, с миром! — И осенив мою голову широким крестом, он отпустил меня, облегчив мне мое детское горе.

Глава VIII
Новая травля

Десять часов вечера. Всюду горят газовые рожки. В дортуаре, куда мы поднялись после ужина и вечерней молитвы, очень светло. Висячая лампа под матовым колпаком роняет мягкий приятный свет на ряды постелей, на огромные окна, завешанные синими шторами, на белые фигурки институток, успевших снять свои форменные зеленые платья и преобразиться в обыкновенных девочек в белых холщевых юбках и уродливых ночных кофтах с широченными рукавами и грубыми завязками у горла. Я стою около указанной мне madame Роже постели и не знаю, что делать. Сразу после экзамена меня повели в гардеробную, где мне дали грубое темно-зеленое камлотовое платье, шнурующееся сзади на спине, белый передник, рукавчики в виде трубочек, привязывающиеся к зеленым коротким рукавам платья, немного выше локтей, и белую пелеринку с бантом у воротника.

Теперь одетая в непривычную для меня форму, с неудобной застежкой назади, я совсем не имела возможности раздеться без посторонней помощи и беспомощно стояла у моей постели. Обратиться же к кому-либо из девочек, я решительно, не имела смелости. Весь последок дня они продолжали издеваться надо мной, как и во время обеда. За ужином никто не удостаивал меня разговором, только Незабудка Грибова да еще Наташа Строева, миловидная рыженькая девочка, отпускали то и дело разные колкости и насмешки на мой счет. Правда после «дневного» чая, который пили в пять часов, ко мне подошла милая Мурка, желая успокоить меня и утешить в моем одиночестве, но девочки сумели отвлечь внимание Вали от меня и Фея усадив ее рядом с собой незаметно увлекала ее разговором, умышленно не давая нам ни одним словом обмолвиться с ней.

Я видела однако, что лучистые глаза Валентины сияли мне с противоположного конца стола с нежной душу ободряющей лаской. И сейчас вспомнив эти добрые взгляды милой девочки, я решила позвать Мурину на помощь и попросить ее расшнуровать меня.

Но увы! Ее не было в дортуаре. Я не могла нигде найти ее маленькой подвижной фигурки с жиденькой косичкой, болтающейся за спиной.

Делать нечего, я попробовала раздеться без посторонней помощи. Неестественно перегнувшись назад я заломила руки и всячески пыталась растянуть несносную шнуровку. Моя поза, красное от усилий лицо и неестественно вывернутые руки, вызвали новый ряд насмешек со стороны моих врагов.

13